Он нарушил расстояние, на котором обычно держатся чужие люди. Подошел вплотную, положил ей правую руку на плечо:

– А так?

Ее затрясло. Его ладонь казалась ледяной и горячей одновременно.

– Мартин, что ты со мной делаешь? – Она боялась прикусить язык, так сильно стучали зубы.

– Пока ничего, – сказал он медленно. – Ты мне позволишь перейти в оперативный?

Эгле зажмурилась:

– Нет. Не надо портить последние минуты. Когда я тебя забуду, стану злобной тварью – делай что хочешь.

– Ты же сказала, что не боишься.

– Я не хочу тебя видеть… таким. На прощанье.

– Ты мне всегда доверяла. Пожалуйста, поверь сейчас.

– Ну давай. – Она с вызовом уставилась в его зрачки. – Все равно.

Не выпуская ее плеча, он изменился. Эгле широко открыла глаза: Мартин не был похож на отца. Он не казался ходячей мясорубкой. Хищный, бронированный, опасный – но не отвратительный, не жутко-пугающий. У старшего и младшего Старжей была, конечно же, совершенно разная оперативная история.

Эгле разжала ладони. Остатки талого льда со звоном посыпались на пол. Мартин смотрел на нее, казалось, он видит ее насквозь, как аквариум.

Потом он вернулся в нейтральный модус. Его волосы стояли дыбом, и веко дергалось.

– Что?! – в ужасе спросила она.

Он обнял ее – рывком. У Эгле перехватило дыхание – ей показалось, она ныряет в водоворот, горячий, ледяной, колючий, без дна. Он сдавил ее так, что хрустнули ребра, оторвал от пола, замер, держа на весу, судорожно прижав к себе.

– Мартин, – прошептала она растерянно.

Он приблизил губы к ее уху:

– Это не фантомное сознание.

Она содрогнулась:

– Скажешь, я не флаг-ведьма?!

– Ты флаг-ведьма. – От прикосновения его губ у нее растекались мурашки по коже. – Но кое-кто еще. Ты никогда не станешь злобной тварью. И уж конечно ты никого не забудешь.

У Эгле закружилась голова, Мартин осторожно поставил ее на землю, но рук не разжал.

– Розовые л-летающие с-слоны, – пробормотала она, запинаясь.

– Ты сказала – «просто цена». А это не просто цена. За розовых слонов такую цену не платят.

Ее колени подкосились, она села на пол. Мартин поддержал ее и опустился рядом.

– Эгле, прости меня.

– Принято. – У нее все плыло перед глазами. – Мартин… кто я такая? Теперь?!

– Кто ты такая, – сказал он с безумной улыбкой. – Кто же ты такая…

Он вскочил, склонился над раковиной, полной льда, и погрузил туда голову. Выпрямился: вода с волос лилась на его голые плечи, смывая высохшую кровь.

– Мартин. – Эгле испугалась. – Что ты там увидел?!

– Вставай. – Роняя капли, он осторожно поднял ее с мокрого пола, усадил на стул. – Я могу быть не прав… Хорошо бы, конечно, чтобы прав, я ведь не дурак, да? Ты действующая ведьма, ты много чего можешь… Можешь открыть окно?

Эгле порывисто вздохнула. Отлетела, распахиваясь, рама, хлынул снаружи поток зимнего воздуха с глубоким запахом хвои. Прошелся сквозняк по кухне. Окно захлопнулось, стекло зазвенело и чудом не разбилось.

– Хорошо. – Он казался довольным. – Покажи, как ты прячешься.

– Мартин… – Ей становилось все страшнее.

– Не бойся. Просто покажи.

Эгле зажмурилась, укутывая себя мороком.

– Браво. – Он начертил в воздухе знак, и морок распался. – А теперь я тебе кое-что покажу…

Он взял с полки фарфоровое блюдо, расписанное синими и золотыми цветами. Подержал в руках и выпустил, блюдо разлетелось осколками по всей кухне. Эгле вздрогнула.

– Почини, – мягко сказал Мартин.

Эгле взглянула на него со страхом. Он улыбнулся и кивнул. Эгле обреченно посмотрела на осколки блюда: они казались фрагментами головоломки. Легкой. Детской. Гладкие, с острыми краями. Синие и золотые. Они тянулись друг к другу, они мечтали вернуть целостность; она помогла им только чуть-чуть.

Мартин поднял с пола целое блюдо. Посмотрел на просвет. Щелкнул ногтем по золотой кайме: блюдо зазвенело.

– Мартин, – жалобно сказала Эгле. – Объясни мне.

– Не могу, – сказал он с нервным смешком. – У меня одно объяснение: когда делаешь что-то, чего раньше никто не делал, становишься кем-то, кем прежде не был никто.

Он двумя руками взял ее за запястья. Эгле посмотрела на свои ладони: черные клейма с двух сторон. Бесчувственные скрюченные пальцы.

– Почини, – сказал Мартин.

– Март…

– Не задумывайся. Рыба не учится плавать. Давай.

Он положил ее руки поверх своих – ладонями кверху.

Эгле сглотнула. Сосредоточилась. От сморщенной паленой кожи повалил пар. Ладоням сделалось горячо, но не больно. Опадала хлопьями, как черный снег, мертвая горелая плоть, из-под нее появлялась новая, пальцы дернулись и распрямились. Через минуту на ее руках остались тонкие розовые шрамы, в которых отдаленно угадывалась звездочка свет-знака.

– Мартин… это что?!

– Традиция, – сказал он и снова обнял ее. – Женщины нашей семьи раз в жизни совершают чудо.

– Господа, вы знаете, что кадровые перестановки в Ридне не были ни мирными, ни спланированными. Что обстановку в провинции можно описать словом «пожар» во всех смыслах. Я как новый куратор намерен вернуть Ридне спокойствие, не считаясь ни с чьими амбициями.

Большую часть этих людей он видел впервые в жизни. Руководители опергрупп, администраторы из районов и областей – еще три дня назад они были подчиненными Руфуса из Ридны.

– Я открываю служебное расследование относительно господина Руфуса. Я вызываю его на допрос завтра, в десять утра, исполнение возлагаю на канцелярию… Я требую отчета по делу поджогов, я хочу видеть план оперативных мероприятий, совещание сегодня, через час. Дальше: сегодня же я намерен посетить селение Тышка совместно с полицейской группой по делу «Новой Инквизиции».

Они переглядывались – тяжело, растерянно, желчно, но без тени профессиональной настороженности. У Мартина заныло сердце: как оперативники все они ненадежны и слабы. Руфус был хорошим администратором – администраторы здесь и сидят…

– Господа, никто не чувствует в помещении чужого присутствия?

Пауза. Удивление. Они даже не понимают, что он имеет в виду.

– Кто из вас лично задерживал действующую ведьму в последние три месяца?

Пауза. Но администраторы тоже нужны, почти с отчаянием сказал себе Мартин.

– Давай, – пробормотал он вполголоса.